Одлян, или Воздух свободы - Страница 94

К оглавлению

– Так, — сказал следователь, — твоя фамилия Петров?

– Так точно, Петров.

Следователь оглядел Глаза. Он был в галифе, а из-под расстегнутой куртки выглядывала тельняшка.

– Садись.

Глаз сел на прибитый к полу табурет. Следователь курил хорошие сигареты.

– Не угостите меня?

Следователь достал пачку и протянул Глазу. Глаз взял две сигареты.

– Мне и цыганенку.

– Ты сидишь в одной камере с Кобзевым Костей?

– Сижу, а что же делать.

– На днях какой-то разговор был, касающийся его дела. Объясни, как он произошел?

– Объясню, раз надо.

И Глаз рассказал.

– Слушай, Петров, а как это вы по трубам переговариваетесь?

– Да очень просто. Вы в школе физику учили?

– Учил.

– Плохо учили. Ставлю два. Даже кол. Давайте дневник, и пусть мать распишется.

Следователь засмеялся.

– Веселый ты парень. Но объясни.

– Трубы обладают, это самое, проводят звук. Да что объяснять, я на деле покажу. Отведите меня в другой кабинет, я оттуда буду кричать в трубу, а вы здесь ухо к трубе приложите и слушайте.

Следователь повел Глаза в соседний кабинет. Там сидел Кум.

– Григорий Иванович, Петров хочет мне показать, как они по трубам разговаривают. Пусть он тут покричит в трубу, а я там послушаю, — сказал следователь и вышел.

– Григорий Иванович, приветствую вас. Вы что-то меня больше не вызываете? А я жду. Аж соскучился, — сказал Глаз, подошел к трубе и нагнулся, затем выпрямился, шагнул к столу Кума и проговорил: — Мне надо что-то взять, чтоб постучать по трубе.

Глаз вынул из графина пробку, Кум хотел перехватить его руку, но Глаз был уже у труб отопления и стучал пробкой по верхней трубе.

– Тише ты — расколешь.

Глаз нагнулся, приложил к трубе лодочкой ладонь и прокричал:

– Товарищ следователь, как слышимость? Если хорошая, то приготовьте пару сигарет.

Дверь отворилась. Заглянул следователь.

– Пошли.

Глаз вышел, бросив Куму:

– Если повинные никто не пишет, вызывайте меня.

Следователь запротоколировал показания Глаза и отдал ему пачку сигарет.

9

Бывший управляющий трестом Виктор Иванович Редькин и Костя Кобзев передачи и отоварку клали в один котел. После того, как Глаз дал показания следователю, Костя предложил ему гужеваться вместе. Глазу отовариваться не на что, да и передачу никто не носит, и он согласился. Но из общего котла ел мало. Скромничал.

Глаза вызвал на допрос старший следователь особого отдела управления внутренних дел Эмиргалиев. За столом сидел седоватый подполковник с узким разрезом глаз. Лицо рябое и некрасивое.

– Я занимаюсь твоим побегом. Больше в побег не пойдешь?

– Пойду,— не думая ответил Глаз.

– Я взял уже показания у милиционеров, которые тебя конвоировали. Теперь ты расскажи, как было дело.

– Показания я вам сейчас дам, а вы скажите: что будет Колесову за то, что он меня продырявил?

– Да ничего, наверное, не будет.

– Это почему?

– Он не знал, что бежит малолетка.

– Как же это «не знал»? — возмутился Глаз.— Я, прежде чем побежать, крикнул: «Не стрелять — бежит малолетка!»

– И Колесов, и конвой об этом не говорят.

– Вы их в больницу сводите.

– Зачем?

– А проверьте слух. Они что — глухие? Если они не слышали, что я кричал «не стрелять — бежит малолетка», тогда давайте допрашивайте весь этап. Двадцать восемь человек было. Они-то, я надеюсь, не глухие.

– Кричал или не кричал — какая разница? Ты ведь живой остался.

– Ну и шустрый вы, товарищ подполковник. Разница есть. По советскому законодательству в малолеток и беременных женщин стрелять нельзя, если они идут в побег. А в меня стреляли. Я вот нарушил закон — меня посадили. Он нарушил закон — пусть его тоже судят.

– Твое преступление — разбой — все равно побег перетягивает. Лишнего сроку за побег не дадут.

Глаз, не читая протокол, расписался.

– Защищайте их, защищайте. Рука руку моет. Чума на вас всех…

Глаз решил вызвать воспитателя, воспитатели к нему не ходили, и попроситься в камеру малолеток. Он подошел к дверям и стукнул два раза в кормушку. Дубак не подошел. Глаз постучал еще. В коридоре тишина. Глаз забарабанил в кормушку, и она открылась. Он просунул в отверстие голову и осмотрел коридор. Дубака не видно. «А что, — подумал Глаз, — я в кормушку пролезу. Вот было б здорово! Вылезу в коридор, закрою кормушку и зайду в туалет. Когда начнут водить на оправку, я с чужой камерой и уйду. На вечерней поверке меня хватятся. Вот будет потеха! А если туалет закрыт, я через кормушку в чужую камеру…»

Глаз просунул в кормушку обе руки, втиснул плечи и вылез наполовину. Зад не пролазил. «Все равно пролезу»,— подумал Глаз и хотел сделать усилие, но из туалета вышел надзиратель, поправляя на себе портупею.

– Куда! Куда! — как будто Глаз мог из тюрьмы убежать. — Вот сволочь! Не сидится спокойно, — кричал надзиратель, а Глаз еле залез назад.

Надзиратель, закрывая кормушку, сказал:

– Пять суток обеспечено.

Глаз расхаживал по карцеру, напевая лагерные песни. Он доволен: пронес курева и спичек.

Курил экономно, всасывая дым с воздухом, и кружилась голова.

На следующий день к Глазу посадили здоровенного малолетку. Привел его корпусной с шишкой на скуле.

Малолетка зашел в карцер робко. Глаз обрадовался и завел разговор. Но парень разговаривать не хотел и отвечал на вопросы, будто следователю, и все разглядывал Глаза.

Глаз подумал, уж не обиженку ли к нему посадили, забитый какой-то, слова не вытянешь. Но парень разговорился.